— Хочешь проку, красоты не жалей!
Погляди-ка ты в лампадный елей!
Видел спектакль год назад вскоре после официальной премьеры -
https://users.livejournal.com/-arlekin-/4603465.html
- и давно хотел пересмотреть, но "Царь-девица" не шла долго и только сейчас вернулась в репертуар с обновленным актерским составом, а ввод - еще и дополнительный стимул прийти на нее опять, хотя постановка без того располагает, чтоб смотреть ее не раз, не два... редкий по нынешним временам (и в Театре Романа Виктюка, и в целом по Москве) случай! Дмитрия Жойдика заменил на ролях Царя и Няньки новый для Театра Виктюка, ранее участвовавший в спектаклях ЦДР артист Иван Исьянов, чья фактура, казалось бы, не слишком отвечает и "формату" спектакля, и ожиданиям аудитории... но вписывается в стилистику "Царь-девицы", пускай отчасти и на контрасте с общим эстетическим решением, вопреки предубеждениям чрезвычайно эффектно! Старый царь, по сюжету цветаевской поэмы-сказки вторым браком женатый на молодой царице, вожделеющей юного пасынка (подобно древнегреческой Федре, цветаевскому изводу которой еще сам Роман Григорьевич отдал должное своим выдающимся спектаклем) - никчемный забулдыга, называя вещи своими именами, попросту импотент, персонаж, то есть, комический, даже фарсовый, близкий к скоморошескому типажу - Иван Исьянов эти гротесковые, "скоморошеские" краски в своей роли аккумулирует, а его эпизодическая нянька Царь-девицы и подавно та еще "комическая старуха", чисто условный, балаганный образ, что очень уместно тут "разбавляет" изысканное до нарочитой вычурности действо, через которое реализуется, обретает звуковую прежде всего, но заодно и материальную, буквально "телесную" плоть, также сложнейший по ритму и мелодике, тонический (одновременно и архаичный, почти "былинный", и авангардный, футуристический в контексте эпохи...) цветаевский стих; без такого контрапункта спектакль неизбежно превратился бы в монотонную выспреннюю декоративную фитюльку - контрасты же внутренние (на всех уровнях, от жанрового до визуального, имиджево) придают ему объем, в том числе смысловой, не позволяют сводить тематику пьесы к "эротическим" сновидениям и причудам "запретной" любви, а ее сказочную составляющую, мистическую подоплеку высвечивают в актуальном и универсальном (стилизованная этно-архаика была бы слишком простым решением...) аспекте.
Вообще как-то невзначай Марина Цветаева стала для московских сцен автором репертуарным, востребованным, и не только популярным с точки зрения количества и разнообразия заглавий на афишах, но удивительно попадающим, проникающим в нерв сегодняшней жизни, ее специфики равно и общественно-исторического, и личного, интимно-романтического толка. С начала сезона за несколько месяцев, что "Царь-девица" в Театре Виктюка стояла вынужденно на паузе и не игралась, в Москве появились другие постановки на основе произведений Марины Цветаевой, и среди них по меньшей мере две - на мой взгляд, событийные, важнейшие и для театрального, и для исторического текущего контекста, при несопоставимости задействованных ресурсов и внешних масштабов результата. Во-первых, моноспектакль Натальи Гандзюк и KLIMа "Цветаева. Реквием" в ЦДР (кстати, с Центром драматургии и режиссуры в основном до сих пор и сотрудничал введенный в "Царь-девицу" Дмитрия Бозина артист Иван Исьянов) - а во-вторых, "Повесть о Сонечке", которую на Новой сцене театра им. Вахтангова инсценировал Владиславс Наставшевс/
"Цветаева. Реквием" - композиция по стихам разных лет, "Повесть о Сонечке" - сценическая версия прозаического текста с вкраплением стихов (и строго говоря, не исключительно цветаевских...), но оба столь разных спектакля оказываются друг другу сродни именно в сегодняшнем их восприятии, оба, на своем уровне, своими особыми средствами, воссоздают мифологизированный, растиражированный до "узнаваемости" пошиба чуть ли не таблоидного и одновременно ускользающий от разгадок, герметичный образ Марины Цветаевой, ее обобщенной лирической героини во взаимоотношении с окружающей социальной, исторической, природной, наконец, космической средой (через лирику - Наталья Гандзюк в ЦДР на Беговой, через автобиографическую прозу - Евгения Крегжде в Театре Вахтангова); вроде бы "Царь-девица" - совсем иного рода материал, не предполагающий ни исповедальной биографичности, ни соотнесенности с событиями историческими, а подавно сегодняшними... в отличие, например, от "Фортуны" (еще одной свежей постановке по Цветаевой в Театре им. Камбуровой, осуществленной учениками Ивана Поповски, когда-то дебютировавшего в режиссуре цветаевским же "Приключением"...), где "актуализация" происходит невольно, автоматически, и злободневные ассоциации прям-таки напрашиваются... - а тем не менее как раз в "Царь-девице", кроме прочего, вечного, универсального, присутствует внятное ощущение времени; в ее аллегорическом, до известной степени эскапистском поэтическом мире за абстрактной музыкальностью структуры обнаруживаются интонации абсолютно сегодняшние, болезненные, способные задевать, ранить... если угодно, то и возмущать кого-то (настоящая актуальность без частичного отторжения невозможна). И тогда в фокус внимания снова попадает фигура Царевича - персонажа изначально цельного, невинного, но под влиянием разнонаправленных внешних сил - как стихийных, так и произвольных, субъективных воздействий, пробуждающих внутреннюю дисгармонию и в нем самом - претерпевающего трансформацию из безвольного, пассивного, считай игрушечного Петрушки (вариации на славянском культурно-этнографическом субстрате архетипичного образа Пьеро) - только что не в добра-молодца, богатыря, воина... Впрочем, этот вектор "превращения", органически чуждый, несовместимый с его природой, и оказывается трагическим, фатальным - герою Станислава Мотырева, оказавшемуся объектом манипуляций пьяного батюшки, вожделеющей матушки, фантастической девы-воительницы (неслучайно же Царицу и Царь-девицу играет одна актриса Виктория Савельева) и своекорыстного (в воплощении Дмитрия Бозина, правда, не столь жалкого и мерзкого, сколь фантасмагорически-зловещего) колдуна, легче уйти в воображаемую реальность, сновидческое инобытие (что парадоксально и необыкновенно точно перекликается с ключевым символическим мотивом "Сна на вокзале" в "Цветаевой. Реквиеме" KLIMа-Гандзюк...), чем поступиться своей даже телесной, а не то что душевной чистотой... При всей обобщенности сюжетного хода - весьма насущная, в той или иной степени любого затрагивающая проблематика, связанная с подобным экзистенциальным выбором... "Бросай бабу, — иди к рыбам!"